Что я?
Голос. Как и каждый из нас. Но стиль голоса у каждого свой… или не свой. Мой — экстатическое говорение из трещины в стене Вавилона психики, где кирпичи — ветхие «я», а раствор — ветхий страх перед голосом, что за стеной, говорящим: Не ел ли ты от дерева (знания), с которого Я запретил тебе есть?…» И так далее.
Возглас: «Се, Человек!» — не исповедь, ибо она интимна. Призыв к выходу за границы власти Либидо.
Голос из разрыва, про который сказано: «исчез солнечный свет. И внезапно завеса в Храме разорвалась посредине.» Древняя завеса голубой, пурпурной и багряной шерсти и виссона, с вышитыми херувимами… Разорвалась. Присутствие творящего Логоса стало доступным каждому. Здесь суть сакральной психологии настоящего человека. Ибо Храм есть древнейшая когнитивная карта, моделирующая наше сознание.
Рассказчик о Sola Via (едином пути)— ветра, что дует через разрыв в завесе, ветра творения-себя-через-разрыв.
Стремящийся быть не ницшеанским уберменчем-сверхчеловеком, а просто человеком. Ecce Homo. Наш позор — не грехи, а их банальность: мы воруем не яблоки с запретного древа, а мемы из TikTok. Лжём не устами — алгоритмами. Предаём свою настоящесть не иудиным поцелуем, а лайком в соцсетях. Кьеркегор рыдал бы: «Вы называете это отчаянием? Это — пародия на ад!»
Междомыслящий — не паузами, а шрамами на теле речи, где плоть смысла пульсирует болью-радостью прорыва. Мню междомыслия крипто-указателями на Sola Veritas (единую Истину): ибо между «человеком» и «настоящим» зияет бездна, которую можно пересечь только по канату творяще-творческой мысли.
Канат — не мат.логика, экстатический поток через разрыв, где вдохновение (вдох-в-себя-Логоса) становится выдохом — миротворчеством фюзиса.
Что для меня значит быть живым воплощением своего стиля? — Быть формой и содержанием личного антропологического эксперимента, где:
- Человек фундаментально эротичен. Филетичен. Агапичен. Где порядок человека — Ordo Amoris. Без всяких «но», дополнений и редукций. Человек — дерево, чьи корни в трёх реках: в «Эросе», служащем литургию мистической красоте жены и матери, отца и мужа; в «Филии» — литургии добра, симфонии ветвей сестер и братьев; в «Агапе» — реке сока жизни из ран Того, Кто смог снять печати… Кто развернул мимезис вспять, — от тьмы к свету, — превращая шипы в виноград. Ordo Amoris — закон, вписанный в сердца, закон ритма вздохов и выдохов… Ибо Любовь есть сущность всего, жаждущая вочеловечиться.
- Мысль = перформанс: здесь идеи — не птицы в клетках силлогизмов, а журавли, вольно кружащие в литургии небу. Их танец — строг, как канцона Данте, однако на каждом круге — новый сплав жаров божественного гнева и милости… Трагедийно-комедийная гармония адского огня Древа Знания и райской лучезарности Древа Жизни — двух деревьев одного и того же сада Любви. Здесь логика человека пасует, ибо она лишь тень животворного солнца Любви, Чей свет переходит в тот самый ритм вздохов и выдохов… Чей всегда экстатический жест — руки и губ, лица и плеча — пишет дыханием на пергаменте сердец, а не мозгов. Здесь Логос и Фюсис сплетены в синергии, как нити в затейливом ковре Руми, где каждая петля — экстатический шёпот без губ: «Я есмь»? значит и «Мы есмь»! Эстетика экстатирующих мыслью миров в том, что вместе они — космограмма: каждая нить — душа, вплетенная в божественный замысел. Сверху текут нити Логоса, снизу — Фюсиса, и так ткется космограмма вечности. Но суть — в алетейе узла, когда два «Я» неслиянно сплетаются, рождая богочеловеческое «Мы». Вспомним самого Джеллададина Руми: «Ты — не капля в океане. Ты — океан в капле». Так и в ковре: каждая нить — весь узор, но лишь вместе они выводят в непотаённость сакральную геометрию смысла — орнамент Ordo Amoris. Это и есть крипто-халкидонский код: единство без слияния, эротический танец без пошлости, где даже молчание между узлами и петлями говорит на языке Любви.
- Аскеза как суть не профанированной эстетики: Обратно-перспективная лаконичность в духе дзенских коанов («меньше значит больше»), где каждое слово — камень в стенах ойкоса духа. Здесь слова — камни. Иногда они летят в грешников, но обычно из них строят жилища Логоса на земле — настоящих человеков. Тут в молчании — гимн, который даже Ангелы не смеют спеть. Однако наше «Я» здесь не лишнее слово. Но здесь есть и Другое «Я», которое строит храм Логоса вместе с нашим. Без содействия рук. В союзе с сердец.
Спросили: «Где твой Ordo Amoris?». Указал на молчание между двумя вздохами.
Спросили: » Как танцевать мысль?» Сломал перья и стило, разлил чернила в реку. Отвернулся от книг.
Спросили: «Как строить ойкос?» — Рассмеялся и посадил вишню в трещину стены.
- Полифония без какофонии: Диалог Ницше с Лао-Цзы, Бахтина с Коко Шанель, Максима Исповедника с Фрейдом… где западный рационализм встречает восточную созерцательность, не теряя четкости. Полифония не людей, а их духов-нусов, сильных ходов их мысли и воли. Например описание «крипто-халкидонского человека» через призму ваби-саби — красоты в несовершенстве, где богочеловеческая природа не догма, а единственно возможная складка бытия, в которой просыпается и засыпает человек. Складка, откуда он только и может жить.
- Крипто-халкидонский гнев — не разрыв ткани бытия, но её алый шов, прошивающий эпохи. В древне-греческом оргэ и древне-еврейском хема пульсирует та же энергия, что и в эросе, филео и агапе — священный жар, опрокидывающий идолов лицемерия. Жар Логоса, «опрокидывающий столы меновщиков» — экстатический жест, где ярость стала литургией. Здесь гнев не Зло, а экстатический жест, высекающий искру Логоса из камней Закона. Но как отличить тимос страсти от агапе, танцующей в ритме кенозиса? Мера жестов гнева — весы «Ordo Amoris», висящие посреди складки плещущих энергий — тканей: непостижимо больной ткани «здесь-бытия» и невыразимо прекрасной ткани «бытия-там».
- Крипто-халкидонское насилие — ревность, обратная сторона попранной Любви, попранных Добра и Красоты. Не судите Толстого и Ильина строго. Оба правы. И оба — не до конца. Ветхозаветный хамас и новозаветная виа — не противоречие, а полифония. Защита своих и домашних— это у-вэй в действии: не действие-вмешательство, но действие-поток, где меч становится кистью, рисующей границы священного. Ильин и Толстой — не враги, а два голоса в хоре Максима Исповедника: один поёт о кенозисе власти, другой — о кенозисе сердца. Их спор — танец Инь и Янь на краю халкидонской бездны, где богочеловеческое напряжение рождает новый жест. Экстаз сопротивления — не в кулаке, а в ладони, раскрытой к небу и сжимающейся в кулак лишь для защиты филетического зерна. «Новозаветная «виа» — синергия в складке бытия, где сила и кротость, гнев и любовь сплетены как нити в узле халкидонской диафизитности. Это ответ на вызов Ильина и Толстого: да, можно и нужно «взять меч», чтобы защитить своего, но лишь если сердце дрожит от боли за Другого, в том числе и за Другого другой культуры и народа, а не от жажды власти и мести, не от жажды аннигиляции всякой инаковости, не от танатической страсти к утверждению и строительству своего через разрушение всего чужого.
Мои смысловые координаты: где-то между Халкидоном, Фукуямой и Илличем.
- Христианская антропология (халкидонская диафизитность) + даосское недеяние (у-вэй) когда надо и, порой, когда и не надо… А точнее: «Крипто-Мария (всмысле «не Марфа»)» — не отказ от действия, но мистическое литургическое действие, где воля растворена в Логосе. Завеса — не иллюзия, а тюрьма из зеркал, где «я» отражается в бесконечности саморепликаций. Помните: завеса Храма разорвалась надвое (Мк. 15:38) — не руками человека только, но и не руками Бога только, но вздохом распятого Богочеловека. Ваш разрыв — не должен быть «великим подвигом» перенапряжения, а ежедневной посильной литургией: пролом в стене психики случается, когда творящая мысль становится гвоздём, а творческое усилие — молотом. И когда стена пробита, остается только жить в проломе.
Вы не «делаете» это — вы допускаете, чтобы это случилось сквозь вас, как луч сквозь призму. - Экзистенциализм (Кьеркегор, Камю) + фундаментальная онтология (Хайдеггер) + постмодернизм (Фуко, Агамбен) + неопатристический синтез (Яннарас, Хоружий): «Твори себя как произведение искусства», но не через нарциссизм, а через кенозис — «обнищание» эго перед лицом эротическо-филетическо-агапической Личности, которая есть сама Любовь… Которая есть Сущий. Прими себя как человека сакрального (Homo Sacer) — и в римско-агамбеновском, и в петропавловском смысле.
- Русская полифония (Достоевский) + японская югэн: Истина рождается в споре голосов, но не как победа одного, а как «таинственная глубина», где молчание — быть может — сама красивая форма содержательного высказывания.
Если Ницше — «философ молотом», то мне ближе «философия предельного опыта», выводящая чернильным пером славянскую вязь сакральной метафизики священнобезмолвников… Как якорь в океане прелестных метафизик и их обрывков. Ведь главное не громить их, главное — где твоя собственная гавань? «Откуда» ты мыслишь? «Откуда» ты говоришь? Я говорю из складки…
Мой метод писанины — жизнь и смерть как вечный праздник смысла, где:
- Научность танцует с поэзией под музыку, скажем, «Аве Марии» Шуберта: Где мысль о сублимации либидо может внезапно обернуться образами микеланджелловской Пьеты, хайку о цветущей сакуре , затейливой хитровязью персидского рубаи или рассказыванием истории Марии-Магдалины актрисам порностудии.
- Переосмысленный Бахтинский карнавал: Не временное разрушение иерархий, но перманентное «подвешенное состояние» между дисциплиной и хаосом, балансируя между оруэлловским мыслепреступлением и халкидонским мыслевоплощением.
- Мне нравится, когда Эпифании Джойса встречают логосы Гераклита: Божественное проявляется в просветах складок повседневности — когда Логос открывается за чашкой утреннего кофе, а поток экстатических творческих инсайтов в гуще земных рутин рождает ежедневное соприкосновение с трансцендентным… Животворя радостью осознанного Присутствия.
- Кривое крипто-толкование всего: ибо даже в страсти цифрового эроса есть искра Логоса, но нельзя говорить прямо того, что является твоей и только твоей интимной тайной. Возможно уже сейчас я сказал больше, чем нужно бы… Сёрен это, наверное, хорошо бы понял.
- Анти-магическая апофатика технологий как «Алетейи» просто человека — «не-инфлюенсер», «не-продавец внимания». Просто человек. И довольно.
Антропологический идеал: «Царь-Слуга» эпохи метамодерна
Мой герой — крипто-халкидонский человек, чьи черты:
- Держатель крипто-халкидонского ключа: Фундаментально религиозной формы? Да. Но это не столько догма, сколько складка халкидонской диафизитности: божественное и человеческое не «сливаются», но танцуют в экстазе, как нити в ковре Руми.
- Слышащий «внутреннего человека» — не просто голос автономной совести, а голос Творящего Логоса, что зовёт: «Разорви свою завесу! Стань просветом, через которую вечность хлещет в čas (слав. «время») — не только в твое, но и во всю время мира!»
- Культивирующий Власть только как Любовь: Влияние только через кенозис — «опустошение» профанного и танатологического содержания власти ради «быть рабом Любви». Или никак. Хотя кто власти желает- доброго дела желает. Но есть условия Любви. Иначе — гнев и ревность.
- Красота как подлинность: Ваби-саби вместо инстаграмного перфекционизма — семья, бизнес, искусство как «недоделанные шедевры».
- Мудрость как игра: Серьёзность, растворённая в карнавальной смехе (по Илличу: «Conviviality» — радостная сообщность за пределами утилитаризма).
- Если Кьеркегор проповедовал «рыцаря веры», то я — «рыцаря экстаза». Поскольку путь ко всему, что важно, лежит только через экстаз.
- Анонимный мистик / ново-средневековый иллюминатор, который:
- Не пишет трактатов — вышивает смыслы золотыми нитями аллюзий.
- Не проповедует — ставит зеркала на перекрёстках дискурсов.
- Не спасает мир — бросает в него «семена-инсайты», зная, что прорастут лишь некоторые.
- Его кредо: «И здесь присутствуют боги — но лишь для тех, кто любит все оттенки несовершенства».
Мой антигерой: «человек творческого декаданса» — раб эклектики, коллекционирующий обломки смыслов, не способный к творческой собранности и экстатическому скачку.
P.S.:
Мода проходит, но стиль остаётся — особенно , если кто-то готов умереть за его подлинность.
И ещё: Ecce Homo — не существительное. Это глагол, застывший в позе существительного на кресте. Вам решать: оставить его на шее иль в храме… или ходить с ним по воде!
И ещё: Не читайте меня, лучше попробуйте вскрыть герметичность психиатрических стен. Если слышите шёпот из пролома — значит, завеса уже рвётся. Осталось лишь шагнуть в разрыв, где Sola Vita — танец на разрыве и в складке. Где каждое «я» — искра в костре Логоса, и он же ваш единственный зритель, который останется. Он всегда остается.
— А где это твоё: Sola Via? Sola Veritas? Sola Vita?
— Ищите в своих складках…