Убежден, что симфонию традиции и инновации в современных науке, политике, образовании сможет обеспечить только реконкиста теологии. Причем теологии не конфессиональной, а светской, не затрагивающей внутреннюю общинную жизнь российских конфессий и их догматику. А имеющей отношение более к публичному светскому пространству общественной жизни. К его насущным ценностным вопросам.
В русском языке внутренние, общинные мировоззренческие вопросы и вопросы светско-теологические неплохо разводятся двумя понятиями — светская теология (более ориентированная на поиск теологической позиции в международном пространстве) и конфессиональное богословие.
Здесь я говорю в светско-теологическом разрезе:
России необходима своя светско-теологическая политическая доктрина, которая, безусловно, укоренена в традиционных духовно-нравственных ценностях российских конфессий, но специфическим образом нацелена на поли-конфессиональный и даже нон-конфессиональный поиск прагматических методов решения ключевых светско-общественных вопросов — экономических, политических, культурных и пр. в национальных интересах граждан страны, давая им традиционно-ценностную основу.
Хотя я и православный человек, пришедший к Православию взрослым и, надеюсь, не наивным путем, я убежден, что политическая теология государства должна быть поли-конфессиональной или вне-конфессиональной, но, конечно, с опорой на философско-теологические и конфесионально-теологические традиции российской светской и конфессиональной мысли.
Поли-культурному российскому светскому государству, на мой взгляд, нужны:
1. Философская теология как основа новой методологии в развитии наук.
2. Философско-политическая теология для творчески производительного развития национальной идеологии и политической доктрины, симфонически сочетающих духовную традицию и социо-технические инновации.
Убежден, что на данном этапе государство должно оставаться светским (Да, собственно, меня никто и не спрашивает, политическая система к этому шла последние несколько веков) . Считаю светскость государства не общественным отступлением, а общественным достижением в современной глобальной поли-конфессиональной и нон-конфессиональной социо-политической действительности.
При этом современному светскому государству необходимо, с одной стороны, обеспечивать добытую ценой великих исторических усилий и жертв свободу духовного поиска каждому гражданину, а, с другой, обеспечивать:
- соблюдение национальных интересов,
- создание условий для сохранения и плодотворного развития этно-культурной идентичности российских народов,
- соблюдение общечеловеческих этических границ.
Поэтому теология / богословие, теологический / богословский (здесь есть сложнейший комплекс вопросов, требующих и ждущих постановки и решения), разворот в философии и политике, на мой взгляд, не должны и не могут быть только узко конфессиональными. Они должны быть поли-конфессиональными в одних случаях, нон-конфессиональными в других, и конфессиональными в третьих.
Что это за случаи ещё только предстоит спросить и ответить. Но вопросы эти уже властно стоят на политической и культурной повестке дня. О чем свидетельствуют и и федеральный закон о стратегическом планировании Российской Федерации 2014 года (172-ФЗ), и государственный теологический образовательный стандарт высшего образования, введенный в 2015 году, и вышедший буквально 3 месяца назад Указ Президента об утверждении основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей (№ 809).
Развитие современной российской теологической науки, как мне представляется:
1) Может и должно опираться на очень значительную русскую религиозную философию конца 19-го начала 20-го века. На таких замечательных и таких разных, порой как огонь и пламя, людей как Иван Ильин и Николай Бердяев, Лев Карсавин, Владимир Соловьев и Сергий Булгаков, как Хомяков, Иванов и… Чаадаев. Да-да, Чаадаев. Не нужно принимать у него все, но его сумасшедшая мысль, порой, открывает взору потрясающие творческие жемчужины. Как Достоевский и Толстой, которые, помимо величия художественного, конечно же были значительными философскими теологами. И у каждого можно найти что-то нужное именно России, за которую болело их сердце. Этих имён на удивление много, хотя многие частично или полностью творили за рубежом. Карсавин и Лосский Николай, Флоровский и Флоренский, Франкл и Шестов, Лосев и Аверинцев, из последних — Мень, Геннисаретский, Хоружий. И это только наиболее известные имена. На самом деле их гораздо больше, и каждый, по-своему, углублял национальный духовный поиск, в том числе и в политической сфере.
Однажды Владимир Ульянов — Бланк, продукт немецкой философии Маркса, немецко-американских политических технологий и иудейской культуры матери Марии Бланк (семья рано потеряла отца и главой 6-ти сыновей с 1886 была мать, пославшая их делать революцию), показал нам, русским, на страшном, катастрофическом примере, что значит не думать своим умом. Что значит предавать свои традиции мысли. Нам нужно выучить урок.
2) Может и должно опираться на анализ и синтез (по согласованным вопросам, прежде всего традиционно-ценностного, публичного характера) конфессиональных достижений в сфере религиозной антропологии, нравственного богословия, религиозной философии хозяйства, политической теологии, богословской эстетики российских традиционных конфессий.
3) Может и должно вовлекать в свою разработку и активную дискуссию самых ярких представителей современного российского философского, политологического и богословского сообщества. Не просто функционеров от науки и конфессий, но людей действительно творческой мысли, которые совместно должны трудиться над её разработкой и созданием.
4) Должно опираться на изучение, сравнение и, при желании и необходимости, на интегрирование лучших достижений философской и политической (публичной) теологии и религиозной политики других стран в свой дискурс и нарратив.
Принудительный прозелитизм национального единства точно не создаст. Тем более что у нас есть яркий исторический пример идей Уварова — Победоносцева. Пытавшихся насаждать Православие силой в поли-религиозной среде, и получивших народ, потерявший всякое духовное различение и сдавший страну кучке нравственных отморозков Ленина-Троцкого и им подобных.
Однозначного ответа у меня, конечно же, нет. Хотя, ряд по-моему сносных идей, имеется.
Но сам вопрос, который уже поставлен, нужно решать как можно быстрее и качественнее. Это, в буквальном смысле, быть может главный вопрос национальной безопасности, из которого будет вытекать дальнейшее развитие национальной политической идентичности, внутренней и внешней политики — по сути наше общенациональное будущее.
А главное, решать его нужно как можно более точно и симфонично — в симфонии государства, Церкви и поли-конфессионального общества, национального и глобального контекстов, традиции и инновации, отечественной и международной мысли.
Системе науки и образования нужна теологическая / богословская реконкиста. Нет, это не контр-реформация и не контр-революция. Это именно реконкиста — медленное но верное отвоёвывание того, что принадлежит теологии / богословию по праву рождения.
Ведь, помимо того, что в христианской системе наук теология была методологически главной, с высокой долей уверенности можно утверждать, что и мировой истории теология была первой и по началу единственной наукой.
И сейчас, когда интерес общества к исторической генеалогии знаний широко развивается, теологические / богословские подходы в мышлении имеют не плохие шансы вернуться в науку , поскольку во всей человеческой истории и вплоть до позднего средневековья именно теология была сердцем философской и научной мысли — «царицей наук» (причём не только в христианской ойкумене, но и, буквально, по всему миру). В средневековой Европе, к примеру, теологию можно было начинать изучать только после овладения более низшими, «свободными» искусствами.
С точки зрения метода, я думаю, при развитии междисциплинарных исследований с открытым введением в философию исследования теологического / богословского компонента, важно заходить не со стороны структурной лингвистики. Или, лучше сказать, «не только со стороны структурной лингвистики». Иначе мы с неизбежностью свалимся в сугубо этнические и конфессиональные нарративы, ущемляющие права то одного, то другого российского и глобального этно-конфессионального сообщества.
Думаю, нужно заходить со стороны пост-структуралистской философии, благодаря мышлению которой, во многом, и преодолевается сегодня крайний секуляризм модернистской культуры.
Структурализм говорит — нет ничего кроме языка. Пост-структурализм — ничего, кроме текста. Звучит похоже, но, на самом деле, подходы, по содержанию, отличаются почти как земля и небо.
Посмотрите на саму науку — она, каждая, говорит на своем профессиональном межкультурном языке, при этом в любом серьёзном значительном исследовании наука использует общий для неё язык философии, общефилософскую методологию. Которая, оказывается, все более общей для науки как таковой. В своём мышлении наука работает с текстами и их переводами.
Да, что-то теряется при переводе, но понятия уточняются так, чтобы ими можно было пользоваться в любом языке. В любой культуре. Именно благодаря этому мы, сегодня, пользуемся благами, придуманными и развитыми в других языках и странах. Именно благодаря этому возможны и плодотворный культурный обмен, и деструктивное культурное давление со стороны других языков и стран.
Можно сказать, что пост-структуралистский философско-теологический язык — это, возможно, и есть искомое эсперанто. Но это уже не произвольная лингвистическая инженерия, а язык общения, укорененный в ключевых нарративах духовной культуры человечества.
Вполне возможно, что если мы найдем способы заговорить на таком общем для всех философско-теологическом языке, то мы, в итоге, сможем на практике совершить теологическую реконкисту образования, сохраняя его светским, и, при всех инновациях, сохраняя его ценностно-традиционным. Устойчивый и набирающий силу теологический тренд в философии, а значит, через методологию, и в науке в целом, сегодня совершенно очевиден. Хотя, конечно, ему совсем немного лет и его развитие требует слаженных целенаправленных коллективных усилий и светского, и конфессионального научно-образовательного сообщества.
Почему я считаю, что пост-структуралистская интерпретация текстов предпочтительней аналитической структурной лингвистики? Потому что, в отличие от нее, она не настолько рациональна, и она не просто не отрицает, а утверждает важность иррационального, интуитивного, духовного компонента в герменевтике.
Можно сказать, что именно посто-структуралистская мысль постсекулярным образом возвращает в интерпретацию интуитивистские и духовно-религиозные методы интерпретации нарративов.
Поэтому, когда я говорю, что нужно вернуть теологию в сердце философии, в сердце научно-философской методологии — я имею ввиду именно пост-структуралистскую, пост-модернистскую философию, которая многим обязана экзистенциализму и персонализму.
Я считаю, что есть несколько авторов в современной России, исследования которых наиболее подходят для такого проекта. Которые уже серьезно занимаются / занимались такой философской теологией — яркие и своеобразные Сергей Хоружий со своей «Синергийной антропологией» и Светлана Коначева.
А в нашей истории наиболее близки такому подходу, на мой взгляд, философская теология Владимира Лосского и Николая Бердяева, Вл. Соловьева, Льва Карсавина, Ивана Ильина — список можно продолжать и продолжать, собирая по крупицам важные теологические ходы как в религиозной, так во вполне светской мысли Пирогова и Ушинского, Вентцеля и Сергия Булгакова, Розанова… и даже Циолковского и Вернадского.
Напоследок хочу отметить что, конечно, большинство российских систем конфессионального образования пока не очень понимают, как действовать в сложившихся реалиях, имея теологию как светскую научную дисциплину.
Но, думаю, что чем раньше у конфессии появится стратегия действия в публичном пространстве светской теологии, тем будет лучше и продуктивней и для конфессии, и для науки, и для страны в целом.
Вполне понятно, почему этот вопрос оказывается не простым для конфессиональной мысли — на догматическом конфессиональном уровне светская теология создаёт не только возможности, но и существенные угрозы размывания конфессиональной идентичности.
Конфессиональная мысль сегодня стоит перед вполне реальным вызовом — либо выйти в национальное и глобальное поле свободной конкуренции духовно-теологических нарративов, либо занять жестко охранительную, протекционистскую позицию по всем вопросам, вынося свои внутренние установки во всё общественного пространство. Но протекционизм именно в сфере публичной политики (уже упомянутых религиозно-политических установок Уварова — Победоносцева, да и не только их) мы уже проходили в своей истории, которая ярко выявила его существенные слабости.
Мало того, в сложившейся ситуации крайний протекционизм может означать ничто иное, как усиление и углубление изоляции России в глобальном сообществе, чего ни в коем случае нельзя допустить. Но для перезапуска диалога и поиска продуктивных дальнейших путей интеграции нам нужен новый язык, на котором мы можем говорить и сотрудничать, сохраняя свою культурную, духовную, национальную и этническую идентичность.
И здесь необходим кропотливый поиск границ и баланса между вопросами внутриконфесионального богословия и светской теологии.
Я всем своим естеством за углубление отношений с европейскими народами не менее, чем с народами Евразии и Азии. Думаю со мной, в целом, здесь не могут не согласиться и российское политическое руководство, и руководство российских религиозных конфессий. Особенно с учётом того, что добрую половину современной Европы населяют этнические славяне.
Но в современной ситуации нам жизненно необходим активный поиск нового языка для развития этих отношений. Язык теологии мне представляется наиболее продуктивным в современной постмодернистской и, во многом, пост-секулярной культурной ситуации.
Я думаю, что в отношениях конфессиональной и светской (публичной) теологии необходимо активно и искать стратегические и тактические компромиссы и взаимно-приемлемые пределы действия — между общинной духовной жизнью и общинными социальными границами, с одной стороны, и темами публично-теологическими — в науке, образовании, культуре и других областях общественной жизни людей / города / страны.
А, говоря реалистично, действенный компромисс в этом вопросе невозможно найти самостоятельно ни отдельной конфессии, ни отдельно от конфессий государственный органам и науке. Его возможно искать и находить только в открытом поле публичного диалога, в открытости и государства, и конфессий, и научного сообщества к совместному публичному поиску ответов на нужды современного поли-этнинического и поли — конфессионального российского и глобального мира.
