Известно, что великий немецкий реформатор Мартин Лютер называл разум — «шлюхой и потаскухой дьявола», порой употребляя просто матерные слова, на которые, как говорят, отец протестантизма был скор.
И, знаете, даже мне на удивление, я с ним, в этом, согласен. Хотя и не совсем в том, что, похоже, имел ввиду сам Лютер.
Разум действительно заигрался в интеллектуальные логико-дискурсивные игры настолько, что заменил ими саму жизнь, научившись получать дискурсивные оргазмы вместо настоящих переживаний любви к жизни. Превратился в эдакое логико-дискурсивное порно.
И дело тут в том, что житейский разум — это разум изначально глубоко и фундаментально потребительский. Он не хочет ничего творить, он хочет, испытывает неудержимую похоть к тому, чтобы потреблять как можно больше.
Это скорее инстинкт — вполне бессознательный, животный, — использующий логику для максимально полного самоудовлетворения. То есть он не просто шлюха, а он шлюха особого рода — потре-блядь, занимающаяся потреблядством.
И для того, чтобы делать это лучше, ему нужна логика. Нужны обширные логико- математические точные знания — что и в каких колличествах, где, и как, и за счёт чего и кого он может потреблять, желательно с постоянным приростом.
Наращивание интеллекта в таком взгляде на вещи можно приравнять к наращиванию потреблядского экстаза — и от самого себя как от прогрессирующего и продвинутого, именно интеллектуально-продвинутого гуру потреблядства, и от самого растущего экстаза потреблядства.
Но есть и другая форма мышления, а именно мышление творческое. Оно отличается от мышления калькулирующего (термин Хайдеггера), потребительского (Делёз и Бодрийяр) житейского (святой ап. Павел) радикально другой целью — со-творять, а не потреблять.
Творческое мышление творит жизнь, любовь, красоту, добро. Причём делает это не по принципу «ты мне я тебе» и не по принципу «за счёт других», как мышление потреблядское.
А за счёт собственной жертвенности и собственного творческого прироста, приходящего от подлинно божественного вдохновения.
Оно не отвергает потребление, но оно делает его аскетичным и второстепенным для жизни. Средством, а не целью.
Творческое мышление развивает принципиально иной рефлекс — не хватательный, как в потреблядстве, а давательный.
Нужно сказать, что и то и другое мышление мистично. В том смысле, что их глубинные механизмы не очевидны.
Развитое калькулирующее мышление можно назвать магией власти над природой. То есть манипуляциями со словами, мыслями и знаками, дающими власть над природой.
Развитое мышление творческое — мистикой отношений с творящим Духом.
Эту идею вот прямо в таком вот виде я почерпнул у Николая Бердяева. Во многом ему вторит и Жак Бодрийяр.
Причём в мышлении 1, не творческом, можно выделить как чёрную, так и белую магию.
Белая магия житейской мысли ничего не производит «из ничего», как и чёрная.
Но она, в отличие от чёрной, укоренена в традиционной нравственности, в импульсах совести, в естественном нравственном законе (категорическом императиве, если позволите).
Чёрная же — это ничем не ограниченный экономический дарвинизм, в котором человек человеку волк. И выживает самый сильный (прежде всего интеллектом).
Нужно сказать, что и та, и другая магия не являются творчеством в собственном смысле слова. То есть творчеством из ничего. В них не совершается творческого прироста, а потому они и не созидают жизни.
Подлинную, то есть духовную, жизнь, созидает только мышление творческое. Мышление откровенное. Именно и только это мышление простирается за завесу потребительского страха потери и смерти, дерзает думать о борьбе с тлением, с самой смертью. Только здесь, в рамках подлинно творческой мысли появляется возможность творить саму жизнь.
Традиции этого мышления не найдешь в науке, которую, и не без оснований, Бердяев и Бодрийяр (и не только они) называют формой магии.
Эти традиции можно только ухватить в двух местах — у подвижников ориентированных на «творчество себя» духовных традиций и у подвижников творческого вдохновения в искусстве и жизни. Что требует отдельного внимательного и долгого рассмотрения.
Здесь же я лишь хочу отметить, что, несмотря на то, что Лютер сказал очень глубокую мысль, скорее всего уже сам Лютер (в житейском плане человек очень мудрый), и точно его последователи, эти две формы мышления перепутали. И начали сдерживать и даже разрушать мышление 2, созидая мышление 1. Хотя апостол и говорит: «Если кто хочет быть мудрым в веке сем, тот стань безумным (вот для этой житейской бесовской мудрости), чтобы стать мудрым по-настоящему. Но пока что очевидно, что человечество преуспевает лишь в мышлении номер 1.
Но в чем же для меня подлинная глубина лютеровой метафоры? В том, что блудница — это не приговор. Она может измениться — может стать хорошей женой и матерью, или даже монахиней — молитвенницей. . Может стать подлинным человеком — творцом.
Поэтому нищета интеллектуальной метафизики — это лишь её сегодняшний диагноз, а не приговор. И здесь я больше согласен с Жаком Маритеном в его работе «Величие и нищета метафизики», нежели с Ницше и Хайдеггером, ополчившимися на метафизику как таковую.
Не смотря на такое положение дел, будет неверно и даже самоубийственно опасно противопоставлять интеллект и жизнь. Интеллект должен быть спасён от такого положения дел, а не просто заклеймен шлюхой дьявола. Поскольку — как говорил тот же знаменитый католический философ Маритен, — «Если не будет спасён разум, нельзя будет спасти ничего»
