Быть может кто-то скажет, что светская музыка в храме это как-то не правоверно. И, быть может, даже будет в чем-то прав. Но сочетание древней храмовой акустики и живой классической скрипки в современной обработке — нечто настолько захватывающее, что я легко готов это Гаррэту простить. Да и кто может по-настоящему разделить светское и не светское в музыке? У меня никогда не получалось. Как говорит дирижер Кристиан Ярви:
Постклассика — это музыка, лишенная каких-либо жанровых рамок и напрямую связанная с возможностями, которые предоставляет доступная композитору акустическая среда и состав инструментов. Это форма музыкального выражения, в основе которой лежит природный инстинкт и обширные знания о всех великих композиторах. Она не сводится к оркестровке — ее можно выразить и в звучании большого симфонического оркестра, с электроникой или без нее, или в треке, написанном на компьютере. Роль постклассики заключается в том, чтобы свободно и без суждений об «элитарности и массовости» (а я бы еще добавил — «без суждений о светскости/ не светскости», классичности / не классичности) создавать удивительные звуки, которые помогли бы слушателю соединиться со своим внутренним миром. В том, чтобы показать всеобъемлющую музыкальную картину общества и бесконечной красоты, которая есть в каждом моменте.
И, не знаю как вы, а я «за» именно такую постклассику музыкального самовыражения, без ярлыков и с использованием всего, чего добился и что открыл человек в музыке до сего момента.
И, в этом смысле, для меня скрипичные обработки Гаррэтом «Amazing Grace» и «What a wonderful world», его выражение музыкального импрессионизма Клода Дебюсси, классики Баха и музыки из кинофильмов (к примеру Beauty & the Beast) — взятые вместе и соединенные в одном концерте — оказываются намного ближе друг другу, чем принято формально считать. В итоге наполняясь настроением и духом самого исполнителя и его собственным музыкальным прочтением и синтезом, в том числе синтезом и с тем местом, где он его осуществляет.
